Главная > Тексты > Проза > Такэдзи Хирацука «Папа большой, я маленький» (повесть)

Такэдзи Хирацука «Папа большой, я маленький» (повесть)

Эта своеобразная книга была написана в 1946 году японским писателем Хирацука Такэдзи. К русскоязычным читателям она попала через 30 лет. А в 2021 году была переиздана.
Перевод: Г. Ронская.
Иллюстрации: Рафаил Вольский.
ПАПА, МАМА И Я

_pапа выше меня на пятьдесят пять и восемь десятых сантиметра. Стало быть, я ниже папы на пятьдесят пять и восемь десятых сантиметра. Значит, мы видим предметы с разной высоты.

— Однако лёжа мы видим всё одинаково, малыш, — говорит папа.

Мы часто разговариваем с папой, развалясь на татами*.

Это самое любимое моё занятие. Иногда мы беседуем с ним, лёжа на лужайке в парке, а то в садике на крыше универмага. Однако в Токио негде особенно поговорить лёжа, поэтому мы обычно располагаемся на татами в комнате или на веранде своего дома и болтаем о всякой всячине. Бывает, нам достаётся за это от мамы.

— Вы что, крокодилы, что ли? Всё время валяетесь на полу. Прибрались бы лучше в комнате!

— Сердится! — хихикаем мы с папой.

Я очень люблю, когда папа смеётся.

— А что, лежать приятно, — говорит папа. — И львы, и тигры, и лисы, и мыши — все ходят на четвереньках. Это всё равно что ходить лёжа. Поэтому зверям наплевать, высокого они роста или низкого.

— А червякам?

— И червякам наплевать. Змеи, дождевые черви и слизняки вовсе не захотели иметь ног и живут себе лёжа.

— А птицы, папа?

— Птицы? Они глупые. Стали на двух ногах ходить. Никакого тебе покою. Прыгали, прыгали да и поднялись в небо.

— Выходит, и люди глупые?

— Пока да. Были бы умными, войн не было бы. Так что людям ещё учиться надо.

— Чему?

— Мирно лежать.

— Сначала дело делать надо, а потом уж лежать, — смеясь говорит мама. Она в соседней комнате. — Ну-ка, займитесь делом оба, и папа, и ты, малыш.

Моё дело читать книги. У папы другие дела. Например, надеть на обе руки моток ниток и сидеть смирно, пока мама сматывает нитки в клубок.

Однако это не только папино занятие. Иногда и мне достаётся держать моток. Чаще всего папе поручают вешать полки, чинить рамки картин, менять лампочки, когда они перегорают…

— Плохо быть длинным, — жалуется папа.

— Нет, папа, коротышкам гораздо хуже. Когда помогаешь что-нибудь нести, всегда конец достаётся. А нижний край тяжелее верхнего.

— Легче всего маме: она не низкая и не высокая, — говорит папа.

— Поэтому маме и приходится делать всё остальное, — смеётся мама.

img25

С ВОРОБЬЕМ НАПЕРЕГОНКИ

— Ну, я пошёл!

Каждое утро мы с папой уходим — он на службу, я в школу.

«Ну» он выкрикивает, когда суёт ногу в ботинок. «Я» — когда выскакивает за порог. «Пошёл» — когда бежит к остановке. До чего же папа быстро бегает! Рраз — и там.

Зато с работы он возвращается медленно-медленно.

Туда посмотрит, сюда поглядит, остановится и выпустит струйку дыма в небо. Не спешит.

— А вот и я! Возьми-ка, малыш, подарок, — сказал он на днях, придя домой.

В носовом платке что-то топорщилось.

— Разверни-ка!

— Ой! Воробей! Мама! Иди скорее, взгляни — папа воробышка принёс.

В платке, нахохлившись, сидел воробей.

— Он, кажется, ранен, — сказала мама, заглянув в платок.

— На перекрёстке нашёл, недалеко от нашей фирмы.

— Правда, папа?

— Ну да. Смотрю: лежит под деревом и подмаргивает мне: помоги, мол, дяденька, ты такой большой и сильный.

У воробышка была ранена нога. Он стал пить из тарелки, свалился прямо в воду и намок. Однако не испугался, а, наоборот, ободрился и захлопал крылышками.

img27

— Выпусти его…

— Не надо, папа. Пусть переночует у нас. Я возьму его к себе в постель, обниму, и мы будем спать вместе.

— Нет, нет. Поместим его поближе к окну. Ты очень ворочаешься. Ещё задавать. Да и воробей тоже неспокойно спит, — сказала мама и положила воробья в картонную коробку на ворох ниток, чтобы ему было тепло.

В ту ночь я видел удивительный сон. Мы с воробышком играли в догонялки.

«Ну… я… полетел!..» — крикнул воробей и упорхнул.

Не успел я выскочить из дому, а он уже на остановке.

«Ох и шустрый воробей! Как папа», — подумал я и проснулся.

— Мама! А где воробей?

— Улетел рано утром.

— Здорово они ворочаются во сне, эти воробьи, — сказал папа. — Разбросал все нитки из коробки и улетел.

Папа засмеялся, а глаза у него были такие славные, как у воробья.

«Что большой, что маленький — никакой разницы», — подумал я.

ИГРА В ВАЖНЫЕ ЛЮДИ

Когда папа лежит рядом со мной на татами, мы с ним вроде бы одинаковые. Будто товарищи. Но когда папа не в духе, он совсем другой. Смотрит на меня свысока и молчит. Такой большой и непонятный.

— Я сегодня не в духе. Ничего тебе рассказывать не буду, — говорит он.

Тогда я иду к маме.

— Что это с папой? — спрашиваю я. — Вы поссорились?

— Как? Это папа тебе сказал?

— Нет, он этого не говорил.

— Тогда иди к папе и скажи, чтобы он не показывал вида, что у него плохое настроение, а то ты, мол, думаешь, что мы поссорились. Иди и скажи так.

Я иду и говорю всё это папе.

— Ясно, — говорит папа. — Иди и передай маме, что папа всё понял.

— Ну, что сказал папа? — спрашивает мама.

— Он сказал: «Понял».

Мама смеётся.

— У папы уже хорошее настроение. Иди. Теперь он расскажет тебе что-нибудь, — говорит она.

— Папа! — Я вхожу в папину комнату. Он улыбается, лёжа на татами. — Поговорим?

— Поговорим. Иди сюда, ложись рядом.

Я плюхаюсь на татами рядом с папой.

— Папа! Почему ты был не в духе?

— А мне сегодня на работе попало.

— И тебе достаётся?

— Бывает.

— От кого?

— От более важного человека, чем я.

— Есть такие?

— Сколько хочешь.

— А ты что, не очень важный?

— Не такой, как те что важнее меня.

— Но ты же можешь стать самым важным человеком.

— Ты так думаешь? Ладно, стану.

— Вот хорошо! Когда?

— А хоть сейчас.

— Прямо сейчас?

— Ну да, на твоих глазах.

— А разве так можно, папа?

— Можно, если понарошку. Если играть.

— Тогда давай поиграем.

— Ну хорошо. Я буду самым главным начальником, а ты стань на моё место.

— И что мне делать?

— Тебя будет ругать самый главный начальник.

— А я не хочу, чтобы меня ругали.

— Тогда ты никогда не сможешь занять высокий пост.

— Ну ладно, пусть ругает.

— Начинаем. Я самый главный начальник, а ты папа, которого он бранит.

img28

Я кивнул, игра началась.

— Какой вы, однако, рассеянный! Всё делаете тяп-ляп, — сказал папа не своим голосом.

— Извините.

— Что толку в вашем извинении. Тут у вас цифра одна неверная.

— Только одна?

— Но из-за неё весь расчёт неверен. Здесь не школа. Четвёрку не поставят за одну ошибку. Сделал ошибку, получай единицу.

— Только за одну ошибку?

— Да, только за одну. — Папа сделал вид, что подкручивает усы. — Немедленно исправьте. Ошибки самому исправлять надо.

— Слушаюсь…

— Ловко это у тебя получается, — засмеялся папа. — Ну как, понравилась игра?

— Нет, не понравилась. Что хорошего, когда ругают.

КАТИСЬ, ВОЗОК!

И всё же мне было интересно играть с папой. На другое утро, придя в школу, я рассказал про нашу игру учителю.

— Так, так, — сказал учитель. — Ты не забывай папину игру.

— Ладно, не забуду.

— Ты ведь тоже очень рассеянный человек.

— Весь в папу.

Учитель засмеялся. Я тоже засмеялся.

— Ты папин сын. В тебе папа живёт.

— Как это?

— В тебе живёт его душа.

— А что это, душа?

— Это жизнь.

— Значит, во мне живут две жизни: папина и моя?

— Более того, в тебе живут как бы трое: ты, твой папа и твоя мама. Папа и мама помогают тебе жить.

— Правда?

— Ну да.

Я задумался. Что это учитель говорит? Непонятно. Вернувшись домой, я спросил у мамы:

— Мама! Учитель сказал, что вы с папой всегда во мне живёте. И будто мне жить помогаете. Правда?

— Правда, но…

— Что «но»?

— А то, что мы не всегда можем помочь тебе.

— Когда не можете?

— Когда ты поступаешь, как тебе вздумается. Или когда мы поступаем, как нам вздумается.

В тот вечер я спросил у папы:

— Папа! Значит, бывает, что ты делаешь что-то по своему хотению?

— Конечно. Это мое любимое занятие. И это у меня здорово получается.

— У тебя всё здорово получается, папа.

— Ну да! Игра в мяч, плавание, бег… Но лучше всего выходит то, что я делаю по собственному хотению. Давай поедем в страну Что-хочу-то-и-делаю.

— Есть такая страна?

— Да, малыш. Садись-ка ко мне на колени.

img29

Я взобрался на папины колени.

— Ну вот, мы едем в страну Что-хочу-то-и-делаю. Поехали!

Папа свистнул, будто хлестнул лошадь кнутом, возок покатился.

— Но! — закричал я и запрыгал у папы на коленях. — Беги, беги, лошадка! Катись, катись, возок!

ЧАСОВАЯ БАШНЯ

— Тпру! Ну вот, мы и в стране Что-хочу-то-и-делаю. Вон там, вдали, виднеется Часовая башня.

Папа показал пальцем вперёд, словно там и вправду стояла башня.

— Посмотри внимательно. Стрелки этих часов всегда стоят.

— А почему?

— Они показывают только то время, которое хотят. Они не двигаются. А если пойдут, сторож сразу же их остановит.

— Какой сторож?

— Червяк.

— В Часовой башне живёт червяк?

— Там и ещё кое-кто почуднее живёт. Войдём-ка в башню, посмотрим, кто там прячется.

Папа заскрипел, будто открыл тяжёлую дверь. Мне показалось, что мы и вправду вошли в Часовую башню.

— Ни зги не видно! — сказал папа и зажмурил глаза.

— Темно-темно, — сказал я и тоже зажмурился.

— В этой тёмной Часовой башне прячется слепая, глухая и немая старушка. С ней живут Старая лошадь, Чёрная кошка и Змея, похожая на толстую серебряную цепь.

— Эта старушка — злая волшебница?

— Потом узнаешь, кто она такая.

— А как её зовут?

— Одна-Одинёшенька.

— Чудно как! А можно с ней поговорить?

— Поговори.

— А как же она услышит? Она ведь глухая.

— За неё ответят её слуги. Я же сказал, что с нею живут Старая лошадь, Чёрная кошка и Змея, похожая на толстую серебряную цепь. Они смотрят, говорят и слушают вместо неё.

img30

— Тогда я окликну её.

— Окликни, а я буду говорить за лошадь, кошку и змею.

— Ладно. Госпожа Одна-Одинёшенька из страны Что-хочу-то-и-делаю! Отзовись!

— И-го-го! — заржал папа лошадиным голосом. — Что тебе нужно, малыш? Госпожа глухая. Я слушаю вместо неё. Я — её уши.

— Я хотел бы попросить госпожу рассказать о стране Что-хочу-то-и-делаю.

— Мяу! — мяукнула Чёрная кошка. — Какой славный малыш! Что тебе нужно, малыш? Госпожа слепая. Я смотрю вместо неё. Я — её глаза.

— Я хотел бы попросить госпожу рассказать о стране Что-хочу-то-и-делаю.

— Ш-ш-ш! — зашипела Змея. — Что тебе нужно, малыш? Госпожа Одна-Одинёшенька немая. Я говорю вместо неё. И расскажу тебе о стране Что-хочу-то-и-делаю. Слушай и знай: моими устами говорит госпожа Одна-Одинёшенька.

И папа не спеша повёл рассказ:

— Раньше я была совсем другой. Я видела, слышала и говорила. У меня было имя и были друзья. Жила я в большом шумном городе, в таком же человеческом мире, где ты, малыш, живёшь сейчас с папой и мамой. Я смеялась и плакала, сердилась, ссорилась и мирилась, как все люди.

И вот однажды случилась беда. Я была тогда совсем маленькой. Мы ехали с мамой в трамвае. Когда маленькие дети едут в трамвае или на пароходе, они всегда смотрят в окно. Я тоже смотрела. И мне было интересно. В чистом поле вилась дорога, на обочине стояли телеграфные столбы, кое-где чернели одинокие дома.

Я смотрела на всё это, и мне не было скучно. Это взрослым скучно смотреть на такие места. Они считают их невесёлыми. А детям совсем не скучно. Там же всё было настоящим! И поэтому, пока мы ехали в трамвае, я всё глядела и глядела в окно. Тебе, наверно, надоело слушать одно и то же, малыш, но это очень важно, поэтому потерпи немного…

Папа зажёг сигарету и задумался.

— А потом что было? — спросил я.

Папа зашипел, как змея: «ш-ш-ш…», и продолжал рассказ:

— Я смотрела в окно, и вдруг мама сказала: «Интересно, не правда ли?» Я ничего не ответила, потому что мама обронила эти слова просто так, не глядя в окно. А я подумала: «Разве мама видела то, что видела я? В окно глядела только я одна». Так ли я подумала или по-другому, уже не помню, однако с тех пор я стала потихоньку, незаметно для себя превращаться в Одну-Одинёшеньку. Я уже не верила маме. Думала: «Я совсем одна на всём белом свете. И маме нет до меня дела». Вот как бывает, когда равнодушно роняют слова… И однажды я оказалась в этой Часовой башне. Наверно, меня кто-то околдовал. С тех пор я сижу здесь одиноко. Старая лошадь слушает вместо меня, Чёрная кошка смотрит вместо меня…

Папа замолчал.

— Папа, как же ей быть? — спросил я.

— Этого и я не знаю, — сказал папа, зажёг сигарету и стал пыхтеть ею. — А что, если мы вот этим табачным дымом разгоним всех: и Старую лошадь, и Чёрную кошку, и Змею. Расколдуем Одну-Одинёшеньку.

Папа выпустил дым изо рта.

— Хитрый у нас папа! — подала голос мама. — Надоест рассказывать, возьмёт да и развеет всё табачным дымом.

Оказывается, она прислушивалась к нашему разговору с самого начала.

— Как ластиком сотру, — добродушно улыбнулся папа. — Вот ты, малыш, стираешь иероглифы и рисунки, которые тебе не понравились. Так и я табачным дымом развеял всех, кого выдумал. Теперь можно что-нибудь другое рассказать.

— Тогда рассказывай скорее.

— Завтра, малыш.

— Ну папа!

— Нет, нет. Отдохнём до завтра. Ведь речь идёт о стране Что-хочу-то-и-делаю, так что и рассказывать можно, когда захочется.

— Значит, твои сказки, папа, о том, что можно жить, как твоей душе угодно, и делать всё, когда вздумается? — усмехнулась мама. — Если так, то их не следовало бы слушать малышу.

— Как это я не догадался! — Папа хлопнул себя по лбу.

Я тоже хлопнул себя по лбу.

— Как ты ведёшь себя?! — возмутилась мама.

А потом принялась за папу. Ему тоже досталось.

ЦИФРА ДВА

В школе мы проходим сейчас умножение однозначных чисел и дроби. Деление мне понятно: это как раз обратное тому, что называется умножением. Но дроби! Всякие там одна вторая, одна треть и другие мне почему-то никак не даются.

— Разделим одну вещь точно пополам, получится одна вторая. Разделим на три части — одна треть, — объясняет учитель.

Но мне непонятно, как это можно разделить вещь совершенно точно.

— Это значит на две равные части, — говорит учитель.

— Разве вещь делится точно на равные части?

— Ты ведь решаешь в уме. А в уме можно что угодно разделить на равные части. То есть мысль разделить мыслью.

Как это «мысль — мыслью»?

— Понял, малыш? — спрашивает учитель.

Называет малышом, как папа.

— Нет.

— Цифру «два» ты пишешь на бумаге потому, что ты подумал в голове: «Два». Она не потому два, что ты её написал, а потому, что ты так подумал.

Совсем непонятно.

— Неясно? Ну ладно. Придёшь домой, попроси папу растолковать тебе.

— Он не станет.

— Почему?

— Он скажет: «Не хочу».

— Но ты скажи ему, что это нужно для твоего учения.

— Он скажет: «Дурацкое занятие!»

— Твой папа так говорит?! — удивляется учитель.

— Ага. Он говорит: «Нельзя учиться у других тому, чему учит учитель».

— Так, так… А мама следит за тобой?

— Ещё как! Весь ранец перетряхнёт, даже в пенал заглянет и карманы наизнанку вывернет. И всякий раз спрашивает, до какого места в учебнике мы дошли. Я ей скажу, а она ещё раз пять переспросит.

— А повторять заставляет?

— Заставляет ещё раз проверить ранец и всё остальное.

— А уроки где ты делаешь?

— На кухне.

— На кухне?!

— Там есть доска. И ещё…

— Что же ещё?

— Печенье в шкафу. Если я правильно отвечаю, она даёт мне печенье.

— Так, так. Интересно.

— Ничего интересного.

— Почему?

— А потому, что печенье она не сразу всё даёт, а по одной штучке.

— Мама балует тебя, я так думаю.

— Вот и мама так говорит.

В тот день я рассказал маме о дробях.

— Гм, что-то больно мудрёно, — сказала мама. — Сам-то понимаешь, малыш?

— Да нет, не совсем.

— Я тоже не очень поняла. Может быть, ты рассказал не точно…

— Нет, я всё точно сказал.

— Тогда подождём папу. У него спросим.

Когда папа пришёл с работы и поужинал, мама попросила:

— Объясни малышу дроби.

— Дурацкое занятие, — сказал папа.

— Что ты говоришь! Ты же его отец.

— Отец, но не учитель.

— Это только отговорка.

— Отговорка? Ты называешь отговоркой разделение обязанностей? Нужно чётко различать, что должен делать учитель, а что папа.

— Малыш не понимает дробей. Например, что такое одна вторая.

— Одна вторая? Разве это не половина?

— Ну да, половина. Но ты объясни ему попроще, что такое половина. Ты же можешь растолковать ему хотя бы это.

— Я и сам не знаю.

— То есть как?! Что за человек! — возмутилась мама. — Все отцы помогают своим детям делать уроки, а ты…

— Я не потому не помогаю, что не хочу, а потому, что не знаю, как это сделать. А объяснять с умным видом, будто понимаешь, — значит учить делать вид, что понимаешь. И тогда из поколения в поколение будут жить люди, делающие вид, что всё понимают, хотя они ничего не понимают. Я думаю, что мы такие и есть. Поэтому я и не стану учить своего сына. Я лучше отправлюсь с ним в страну Что-хочу-то-и-де-лаю.

— Ах да! — вспомнил я. — Мы же собирались поехать в страну Что-хочу-то-и-делаю.

— Поехали! — Папа свистнул, будто хлестнул кнутом, а я уселся к нему на колени.

— Ну что за люди! — сердито проворчала мама. — Езжайте куда угодно — в страну Что-хочу-то-и-делаю или ещё куда, лишь бы с глаз долой.

СКВОРЕЦ ИЗ ФРУКТОВОЙ ЛАВКИ

Возок с грохотом отправился в страну Что-хочу-то-и-делаю.

— Папа, ты видишь Часовую башню?

— Нет, сегодня мы едем в другую сторону. Башни не видно.

— Ну и что ты видишь?

— Ничего не вижу, только пыльную дорогу.

— Фу, неинтересно, зачем она?

— Иногда, малыш, приходится долго ехать по скучной, пыльной дороге. Даже когда в конце пути тебя ждёт не очень-то приятное место.

— Но если долго ехать по такой дороге, я пить захочу.

— А у меня уже горло пересохло. Нет ли где поблизости чайного домика? Ага! Вон виднеется маленький домик. Да это фруктовая лавка! Нам повезло.

Очень удобная эта страна Что-хочу-то-и-делаю. Что пожелаешь, то и найдёшь. Громыхая колёсами, мы подъезжаем к фруктовой лавке.

— Ну как? Ты не находишь, что она прекрасна, эта фруктовая лавка? — спросил у меня папа, будто перед нами и вправду была лавка.

Я сразу вообразил себе горы красных яблок, жёлтых бананов, ярких, как солнце, апельсинов. Ещё я представил себе сверкающий, как бусинки, виноград, корзины, полные клубники…

— Добрый день! Дайте нам фруктов.

— Слушаюсь! — отозвалась мама.

— Вот как! Мама будет хозяйкой фруктовой лавки? — удивился папа.

Я взглянул на маму.

— Мне стало интересно. Можно, я буду хозяйкой фруктовой лавки?

— Ладно. Тогда я буду птицей в клетке, которая висит в лавке, — сказал папа.

— Какой птицей?

— Очень умной. Скворушкой. Она прекрасно считает. Поэтому хозяйка поручает ей считать.

— Госпожа Скворушка! Дайте мне одну грушу, — попросил я.

— Одну вторую или одну треть? — переспросила Скворушка.

— Одну грушу.

— Одну вторую или одну треть?

— Я же говорю: «Одну!»

— А я спрашиваю: «Одну вторую или одну треть?»

— Вот глупая. Совсем не умеешь считать, — надулся я.

— Неправда. Это ты, малыш, не умеешь, — возразил папа.

— А ты, мама, поняла что-нибудь? — спросил я.

img31

Мама покачала головой.

— Хозяйка лавки, видно, тоже не может сообразить, что к чему? — съехидничал папа-Скворушка.

— А что, разве нельзя попросить одну штуку? — спросила мама.

— Вот опять говоришь «одну». Такой цифры в нашей стране нет.

— Тогда какие есть?

— Одна вторая, одна третья, одна сотая, одна тысячная и другие ещё более мелкие цифры. Они и значат «одна».

— Замолчи, бестолковая птица! — одёрнула мама Скворушку, будто бы она и вправду была хозяйкой фруктовой лавки. — И в цифре одна вторая, и в цифре одна треть, цифра «одна» не меняется. Одна груша и есть одна груша.

— Нет, не одна.

— Одна.

— Не одна.

— Тогда одна груша — это сколько?

— Не кажется ли тебе, что это 2/2 или 3/3? Подумай об этом, малыш.

— Чудная какая-то птица! — сказал я. — Как тебя зовут?

— Одна-Одинёшенька.

— Значит, старушка из Часовой башни стала Скворушкой?

— Нет, это другая Одна-Одинёшенька, — объяснил папа.

— Как это?

— Ну мудрецы! Я с вами не играю, — сказала мама и ушла.

— Тогда мы вдвоём поедем дальше.

— А куда?

— Завтра решим.

И папа растянулся во весь рост на татами.

БОЛЬШАЯ УБОРКА

Назавтра в школе была большая уборка. Наш класс находится на втором этаже, рядом с лестницей. Поэтому мы должны мыть лестницу.

img32

Девчонки макают тряпку в ведро и выжимают её. Это их обязанность. Потом они бросают тряпку вниз с лестницы. И мы моем перила и ступеньки. Это наша обязанность. Некоторые не убирают, а только перебрасываются тряпками. Я люблю убирать, поэтому работаю на совесть.

img33

Сначала надо намочить пол мокрой тряпкой, потом вытереть его насухо. Берёшь тряпку и трёшь изо всех сил. Когда вытираешь насухо, почему-то кажется, что пол всё ещё грязный. Но разогнёшься, сравнишь с немытым местом и сразу видишь, как стало чисто. Тогда ты радуешься.

— Вот молодцы! — похвалил нас учитель. — Теперь посмотрим, как у нас в классе.

Он заглянул в класс. Глаза его округлились.

— Ага! И тут чисто.

Но в классе было не так уж чисто. Мы поленились убрать его как следует. И поэтому всем стало неловко от похвалы учителя.

Однако учитель будто бы и не заметил нашего смущения.

— Завтра родительское собрание, — сказал он. — Придут ваши папы и мамы узнать, как вы учитесь. Уборка — тоже учёба. Они будут рады, когда увидят такой опрятный класс.

И учитель нарисовал на доске красным мелом пятёрку.

Когда он ушёл, мы принялись мыть класс заново. И я вернулся домой позже обычного.

— У нас была большая уборка, — сказал я.

— И у нас дома скоро будет большая уборка, — напомнила мама.

— Когда?

— В следующее воскресенье. Если погода будет хорошая…

— Я помогу тебе. Я умею мыть пол.

— Молодец! А как вы моете пол в школе?

— Девчонки макают тряпки в ведро, выжимают их и бросают нам.

— Бросают тряпки?

— Ну да. Это очень интересно. Они их с лестницы кидают, а мы ловим. Трём пол и швыряем им обратно.

— Вот хорошо! Теперь я тоже буду мочить тряпку, выжимать и кидать вам с папой, а вы будете мыть! — обрадовалась мама.

На другой день мама пошла на собрание в школу. Вернувшись домой, она сказала:

— Я спросила учителя, правда ли, что наш малыш и другие дети перебрасываются во время уборки грязными тряпками. Оказалось — правда. Учитель сказал, что дети очень забавно убираются.

— Кидают друг в друга щётки и вёдра? — спросил папа.

— Да нет! Просто каждый делает это по-своему.

— А, ты вот о чём.

«Интересно!» — подумал я. И мне захотелось послушать, что сказал маме учитель.

— Учитель говорит, что одни особенно старательно вытирают доску, другие — стол учителя. Наверно, поэтому не напасёшься тряпок для доски, а стол учителя совсем облез. А есть любители передвигать парты в классе: то вперёд двигают, то назад — выравнивают ряды. Один малыш дышит всё время на стекло и трёт без конца одно и то же окно. А некоторые моют пол мокрой тряпкой кругами. И если наблюдать во время уборки за детьми, можно понять их характер и как им живётся дома.

— В самом деле! — сказал папа.

— Но учитель говорит, что он сам затрудняется сказать, как детям лучше всего убирать класс. Те дети, которых дома приучают к чистоте, очень старательны, всё делают аккуратно, но уборка не доставляет им радости. Поэтому учитель думает, что нужно позволить детям наводить порядок, как им вздумается.

— В самом деле! — опять сказал папа. — Ну ладно, погляжу-ка я, как вы будете работать в воскресенье.

— А мне и глядеть не надо. Я и так знаю, как ты будешь прибираться, — заметила мама. — Ты ведь не знаешь разницы между «прибрать» и «разбросать».

— Вот уж неправда! Ты всё твердишь: «Прибери! Прибери!» Но прибрать это не значит упрятать на веки вечные.

— А что это «упрятать на веки вечные»? — спросил я.

— А так запрятать вещь, что никогда и не найдёшь — будто она умерла, — объяснил папа.

— Малышу совершенно непонятно твоё объяснение, — возмутилась мама. — Прибирать, малыш, это значит содержать всё так, как было вначале.

— Как вначале?

— Ну да. Как было с самого начала.

— Вот ты, мама, говоришь совершенно непонятно, — сказал папа.

— Как бы тебе объяснить, малыш? Ну, например, я купила кастрюлю. Эта кастрюля всегда должна быть как новая, — уточнила мама.

— А я против. К чему тогда вещи? Слишком прибранный дом — не дом, — возразил папа.

— Опять поехали в страну Что-хочу-то-и-делаю, — рассердилась мама.

— Ага! Я и забыл. Расскажи, что было дальше, — попросил я, взбираясь на папины колени.

СТРАННЫЙ МИР

Стоит мне взобраться на папины колени, как мы оказываемся с ним в волшебной повозке и отправляемся в страну Что-хочу-то-и-делаю.

Но сегодня папа сказал:

— Не всегда, малыш, удаётся попасть туда.

— Но ты обещал вчера рассказать дальше.

— Сегодня я был очень занят на работе и не придумал продолжения.

— Вот как! Оказывается, папа сочиняет свои сказки на работе! — удивилась мама.

— Ну да, в обеденный перерыв. У меня есть привычка выкурить после еды сигарету. Я устраиваюсь поудобнее на стуле и минут пятнадцать молча разглядываю потолок.

— А зачем? — спросил я. — Там что-нибудь есть?

— На потолке только белые плафоны с лампочками. Их много, целая вереница. Когда я рассеянно гляжу на них, душа моя успокаивается, затихает. В комнате полно людей, они разговаривают и занимаются всякими делами, а я гляжу в потолок, и мне начинает казаться, что в комнате никого нет. Тогда я вижу на плафонах тени человечков. Они мелькают, как в чёрно-белом кино. И эти тени…

— Что ещё за тени? — спросила мама.

— Да ничего особенного. Мне кажется, что на плафонах отражается какой-то диковинный мир.

— Какой такой мир? — спросил я.

— Не тот, в котором мы с тобой живём, малыш, а совсем другой, странный мир.

— Он отражается на плафонах, а где он на самом деле?

— Не знаю… Однако мне представляется, что причудливые тени этого странного мира отражаются на плафонах.

— Что-то тебя совсем не понять, — сказала мама. — А ты, малыш, понимаешь?

— Нет. Но всё равно интересно.

— Как может быть интересным то, что непонятно? — удивилась мама.

— Неправда. И непонятное может быть интересным, — возразил папа.

— Нет, нет. Наслушаешься таких рассказов и вправду в какую-нибудь чудную страну попадёшь.

— Ну и что же! Побудешь там немного и вернёшься как ни в чём не бывало.

— Поехали! — сказал я, уселся на папины колени и свистнул.

— Поехали! — подхватил папа и затарахтел — это «возок» загрохотал колёсами по дороге, — но рассказывать он ничего не стал.

ХУДОЖНИК, РИСУЮЩИЙ ТРЯПКОЙ

Когда папа бывает занят, мы с ним не ездим в страну Что-хочу-то-и-делаю: нехорошо приставать к человеку, когда ему некогда.

Но утром, в воскресенье, после того как мы с папой вымыли пол в коридоре, он сказал:

— А теперь можно отправиться в страну Что-хочу-то-и-делаю.

— Ура! — закричал я, бросил тряпку и уселся папе на колени.

— Перед нами большой луг, — сказал папа.

— Мы едем по той же дороге?

— Да, фруктовая лавка осталась далеко позади. А наш конь скачет по зелёному лугу.

— И что ты видишь, папа?

img34

— Я вижу двух людей.

— Каких?

— Мужчину и женщину.

— Что за люди?

— Мужчина, как будто художник… Он рисует женщину, которая сидит на траве. Какой же он оборванный! Волосы растрёпаны, одежда измазана краской, в ящике краски все перемешались, и к тому же рисует он не кистью, а тряпкой и не на холсте, а на стекле.

img35

— Вот чудак!

— Да, чудной художник. И малюет он что-то невразумительное.

— А что?

— Ты сам спроси, малыш. Я буду художником.

— Ну ладно, спрошу. Послушайте, господин художник!

— Чего тебе? — буркнул папа, как настоящий художник, которому мешают работать.

— Что вы рисуете?

— Ты что, не видишь?

— Нет, я не понимаю картин, нарисованных тряпкой на стекле.

— А разве ты не рисовал мокрой тряпкой по стеклу, когда убирал класс?

— Нет.

— А я рисовал. Сначала я выводил кружочки и треугольники, а потом мне захотелось изображать картины на стекле. Они мне нравятся больше, чем обычные холсты. Теперь я стал знаменитым художником в стране Что-хочу-то-и-делаю.

— А что, в этой стране все рисуют тряпками?

— Нет. Не все. Есть художники, которые корябают ногтем на стенах или куском угля на чужих заборах. А некоторые вырезают ножом разные картины на партах. На стекле лучше всего изображать пейзаж страны Что-хочу-то-и-делаю. Вот взгляни, какой красивый пейзаж я нарисовал. Хочешь, я возьму тебя в ученики?

— Нет уж, извините! Я не стану вашим учеником. Настоящие художники тряпками не рисуют…

— Ах так! Тогда на этом мы кончаем рассказ про художника из страны Что-хочу-то-и-делаю, — сказал папа.

— Нет, папа. Ты не можешь остановиться на этом месте.

— Почему?

— Художник-то был не один! Ты же сказал, что на лугу сидела женщина.

— А! Я и забыл…

— Ты не рассказал о ней.

— Это была жена художника.

— А как её звали?

— Звали?

— Как её имя?

— Её имя… Ах да! Её зовут Одна-Одинёшенька.

— Ну вот! Опять Одна-Одинёшенька.

— Да, в стране Что-хочу-то-и-делаю всех зовут этим именем.

— И художника?

— И его.

— Мне не нравится, что они все Одни-Одинёшеньки.

— Ничего не поделаешь.

— А чем занимается жена художника?

— Просто сидит молча.

— Почему?

— Не знаю. На лугу в стране Что-хочу-то-и-делаю кое-где молча сидят такие вот одинокие люди.

— Зачем?

— Да как тебе сказать… — Папа задумался, подперев рукой подбородок. — А, вспомнил! Когда они были школьниками, они не прибирались, как все, в классе. Возьмёт такой ребёнок лепесток цветка, который упал около вазы на книжном шкафу, распрямит его на ладони и смотрит, смотрит, поднимет другой, распрямит и смотрит…

— Да, папа, в нашем классе есть такая девочка.

— Ну вот, видишь!

— Но это несчастная девочка. Она болела, когда была маленькой, и теперь голова её не в порядке. Учитель сказал, чтобы мы её не трогали. Пусть она делает что хочет, сказал он. Поэтому, когда она подбирает лепестки цветов и рассматривает их, мы оставляем её в покое.

— Да, жаль её. В стране Что-хочу-то-и-делаю есть и такие.

Тут печально пробили часы-кукушка. Я и папа помолчали.

БЕЙСБОЛЬНЫЙ МЯЧ И МУРАВЬИ

— Что я наделал! — закричал вдруг папа.

— Что ты наделал? — испугался я.

— Приёмник забыл включить. Из-за этой страны Что-хочу-то-и-делаю пропустил бейсбольный матч.

Папа поспешно включил приёмник.

Послышался шум стадиона и голос спортивного комментатора:

«…Нападает команда М. Защищается команда П. Команда М. побеждает со счётом четыре — три. Конец девятой смены. Игроки остались на двух-трёх базах. Нападающий бежит к главной базе… Над многотысячным стадионом, освещённым яркими прожекторами, в ночном небе висят звёзды — словно наблюдают за ожесточённым сражением. Стадион взволнованно гудит… Удар! Мяч исчезает в ночном небе…»

Завыла сирена. Бейсбольный матч окончился.

— Вот это да! — восхитились мы с папой.

— Здорово! Правда, папа?

— Да, мяч перелетел за поле. Красиво, наверно, было — бейсбольный мяч исчезает в ночном небе. Давай-ка, малыш, помчимся за ним в нашем волшебном возке.

— Давай!

— Ну да, возьмём и помчимся за бейсбольным мячом.

— Опять поехали в свою странную страну? — Мама вошла в комнату и выключила свет.

— Мама, зачем ты погасила свет? — спросил я.

— А в темноте интереснее играть.

— Вот здорово! Мы помчимся за мячом в темноте.

Папа обхватил меня руками, и мне показалось, что мы взмыли куда-то ввысь. Я зажмурился и стал думать о бейсбольном мяче, летящем по ночному небу. И я увидел, как он летит, оставляя за собой белый след.

— Ну как, малыш, видишь мяч? Он летит по небу, усыпанному звёздами.

— А куда он летит?

— Не знаю. В стране Что-хочу-то-и-делаю даже мяч поступает, как ему вздумается. Спроси у него.

— Ладно, спрошу. А ты будешь мячом?

— Буду.

— Мяч, а мяч! Куда ты летишь?

— На самую макушку неба. Стукну по стеклянной крыше и разобью её.

— Какой озорной мяч! — возмутилась мама. — Его нужно немедленно сбросить с неба.

— Сейчас сброшу, — крикнул я. — Ага! Упал. Теперь закатится куда-нибудь — не найдёшь.

— Что хочет, то и делает. Своенравный! — сказала мама.

— Они с рождения такие, мячи, — заметил папа.

— Почему?

— А у них пупок как у людей.

— Что ты, папа! Пупок только у резиновых мячей. У бейсбольных никакого пупка нет.

— И у бейсбольных есть. И покрепче, чем у резиновых.

— Вы лучше подумайте, куда девался мяч, — сказала мама.

— Да, папа, куда же укатился наш мяч?

— Не знаю, малыш.

— Опять папа хитрит. Не хочет рассказывать дальше, — усмехнулась мама.

— Да нет! Я как раз собираюсь искать мяч. Вот надену волшебные очки… — И папа соединил кончики пальцев, приставил «очки» к глазам и стал глядеть. — Ага! Вижу, вижу! Лежит в траве на лугу. А кругом так красиво! Трава, влажная от росы, блестит в лунном свете. Когда мяч стремительно летел по звёздному небу, было великолепно, но и теперь, когда он лежит в траве под луной, тоже чудесно.

— Но здесь его никто не найдёт.

— А он говорит: «Одному лучше. По крайней мере отдохнёшь, а то всё падаешь в пыль на глазах у всех».

— Разве мячи разговаривают?

— Этот говорит. Гляди-ка! У него друзья появились.

— Какие друзья?

— Букашки, которые живут в траве, муравьи, кузнечики, сверчки… Шевелят длинными усами — видно, беседуют с мячом.

— О чём?

— Так, о пустяках: «Как здесь приятно, не правда ли?» — и прочее.

— Что-то мне скучно стало, папа, расскажи что-нибудь поинтереснее.

— Ладно. Вот погляжу в волшебные очки…

И папа опять посмотрел в «очки».

— Ой! Как забавно! Вокруг мяча собрались муравьи. Галдят наперебой. Один муравей забрался на мяч. Такой толстопузый. Речь держит.

— Ну это уж слишком, папа! — сказал я. — Чтобы муравьи речи произносили…

— В стране Что-хочу-то-и-делаю, малыш, муравьи частенько произносят всякие речи. Особенно когда найдут что-нибудь съедобное.

— Но, папа, бейсбольный мяч невозможно съесть.

— Муравьи из страны Что-хочу-то-и-делаю что угодно сожрут. Не спеша сгрызут и переварят в животе. Ты лучше послушай речь муравья.

img36

И, откашлявшись, папа заговорил:

— Господа! Мы нашли великий мандзю**. Видите, он завёрнут в кожу. Несомненно, это мандзю. Пати-пати-пати!..

— Папа! А что значит «Пати-пати»?

— Это муравьи хлопают в ладоши в знак согласия.

— Странные какие-то! Согласны с тем, что мяч — это мандзю, — сказал я.

— Ну что ты придираешься! Ведь это происходит в странной стране.

— И всё-таки… — бросила мама.

— Как бы там ни было, муравьи постановили, что мяч — это мандзю, и тут уж ничего не поделаешь. Такая уж у них привычка. Произнесёт кто-нибудь речь ответственным голосом, все сразу согласятся и одобрят. Стоит только одному согласиться, тут же другой присоединяется, потом третий, а потом и все остальные.

— И никто не возражает?

— Возражай не возражай, нужно подчиняться.

— И назовут бейсбольный мяч булкой?

— Бывает, и пулю шоколадкой назовут.

— Эти муравьи из страны Что-хочу-то-и-делаю, наверно, дураки, — сказал я.

— Да нет! Раз речи произносят, дураками их не назовёшь. Просто они хоть и в толпе, но каждый сам по себе.

— Как! Они тоже Одни-Одинёшеньки?

— Да. В стране Что-хочу-то-и-делаю всех Муравьёв зовут этим именем.

— И они согласны называться так, даже когда собираются вместе? — усмехнулась мама.

— Выходит так, — ответил папа.

НЕВЕСТА УЧИТЕЛЯ

Учитель сказал мне:

— Завтра я зайду к тебе домой.

Вернувшись из школы, я сообщил об этом маме.

— Так, так. Посещение на дому.

— А для чего это?

— Учитель хочет посмотреть, как ты живёшь.

— A-а! Экскурсия по обществоведению! — догадался я.

Мама засмеялась.

И чего тут смешного? Когда ходят и смотрят разные места, это называется у нас в школе «экскурсия по обществоведению».

На другой день пришёл учитель, и мама сказала ему, как я назвал его посещение. Они с мамой почему-то засмеялись.

— Сегодня суббота. Муж придёт рано. Побудьте у нас, — сказала мама.

Тут пришёл папа.

— О! Господин учитель пожаловал. — Папа поклонился учителю. — Вот хорошо! Побеседуем не спеша.

— Извините, я не могу.

— Почему же?

— Отец из деревни приезжает.

— Вот как! А далеко ваша деревня?

— В Миядзаки…

— Это на Кюсю?***

— Да, там.

— Далековато…

— Он не один едет… — замялся учитель.

— С кем же?

— Да как вам сказать…

Учитель покраснел.

Посидев немного, он ушёл, а мама с папой заговорили:

— Похоже, в доме учителя намечается торжество.

— Да, как будто так.

— Мама, а что это, «торжество»? — спросил я.

— Радостное событие.

— Какое?

— Рано ещё говорить.

— Да нет, видимо, всё уже решено, — сказал папа.

— Вот как! Когда же церемония?

— Какая церемония, мама?

— Церемония бракосочетания, — сказал папа.

— Бракосочетания?

— Ну да! Учитель женится.

— Как это женится?

— Берёт себе жену, — объяснила мама.

— А откуда он берёт её?

— Из родной деревни. Но, малыш, об этом пока никому ни слова.

— Никому не скажу.

Я никому не сказал, но почему-то все ребята уже знали эту новость.

— А учитель женится…

— Невеста из деревни приедет…

— Да она уж давно в его доме сидит…

— Круглая, как бочка…

— Врёшь ты всё!

— А вот и не вру. Совсем как бочка.

— Таких невест не бывает.

Тут вошёл учитель.

— О чём это вы спорите? — спросил он.

— О вашей невесте.

— Да? — удивился учитель.

— Правду говорят, что ваша невеста круглая, как бочка?

— Кто вам сказал?

— А вы на самом деле женились, учитель?

— Да, женился.

Теперь мы удивились.

— И жена ваша круглая, как бочка?

— Да нет, я не сказал бы. Она же не снежная баба.

— Тогда какая она?

— Толстая?

— Худая?

— В кимоно с длинными рукавами до полу?

— А я видел невесту в витрине магазина. Красивая! Только это кукла была, наряженная, как невеста.

— Покажите нам вашу жену.

— Покажите!

— Покажите, учитель!

— Я женился на ней не для того, чтобы её всем показывать, — сказал учитель.

— А для чего? — спросил я.

— Как бы тебе объяснить?.. — учитель почесал в затылке. — Придёшь домой, спроси у папы, для чего он женился на твоей маме.

— Мама не была невестой.

— Кем же она была?

— Просто мамой.

Учитель засмеялся:

— Сначала она была невестой, малыш.

Вернувшись домой, я рассказал маме про невесту учителя и спросил, правда ли, что и мама была невестой.

— Правда, — сказала мама.

— Значит, и ты была круглой, как бочка?

— О чём это ты говоришь?

— Да, говорят, невеста у учителя круглая, как бочка.

— Кто это говорит?

— Кома-тян.

— Чья это девочка?

— Торговца льдом. Её мама видела невесту учителя.

— И вы сплетничали о ней? Нехорошо.

— Мы не сплетничали. Мы обсуждали этот вопрос на комитете самоуправления.

— И что же вы постановили?

— Поздравить учителя.

— Это хорошо. И как вы хотите поздравить его?

— Не знаю.

— Почему?

— Сначала мы должны выяснить, зачем люди женятся и выходят замуж.

— А учитель не объяснил вам?

— Нет. Школьные учителя этого не объясняют.

— Но он ведь сказал что-нибудь?

— Велел спросить об этом у мамы и папы.

— Тогда спросим у папы. Однако тебе, малыш, ещё рано задавать такие вопросы.

— Почему это рано? Мы хотим поскорее поздравить учителя. Пойду я и Ракко-тян.

— Ты?

— Ну да. Я же председатель комитета самоуправления. А Ракко-тян поведёт меня, потому, что живёт рядом с домом учителя. Он снимает квартиру у её тётушки.

— Как её странно зовут — Ракко-тян.

— По-настоящему её имя Кавамура Ёсиэ.

— А… Так это дочь зубного врача Кавамура?

— Ну да. Эта Ракко-тян не выговаривает слова «гакко»****. Она говорит «ракко». Вот её и прозвали Ракко-тян.

— Вот, оказывается, почему её так зовут.

— У неё передние зубы выпали, а новые ещё не выросли.

В тот вечер мама рассказала папе, что я пойду поздравлять учителя вместе с Ракко-тян, у которой выпали передние зубы. Папа громко смеялся.

— Когда же они пойдут? Говоришь, сначала узнают, зачем женятся и выходят замуж? Да, вопрос серьёзный.

Папа задумался.

— Ну ладно. Поедем в страну Что-хочу-то-и-делаю и спросим у кого-нибудь, — решил он и посадил меня к себе на колени.

ГУСЬ И ГУСЫНЯ

— Поехали! — сказал папа.

Повозка затарахтела, и мы снова оказались в стране Что-хочу-то-и-делаю.

— Ага! Вижу, вижу! — воскликнул папа.

— Что ты видишь, папа?

— Маленький пруд. Какой грязный! В пруду плавают два гуся. Друг за другом плывут. Значит, пара — гусь и гусыня.

— Можно я задам вопрос гусю?

— Пожалуйста. Я буду гусем.

— Господин Гусь, почему вы женились на госпоже Гусыне?

img37

— Га-га-га! — сказал папа гусиным голосом. — Ты спрашиваешь, почему я женился? Ты знаешь, что мы, гуси, ходим друг за другом вперевалочку. В жёны мы выбираем только тех гусынь, которые красиво ходят. Если гусыня не благородного происхождения, да ещё и неважно ходит, не вперевалочку, я её в жёны никогда не возьму.

— А вы, госпожа Гусыня, почему вышли замуж?

— Мне нравится идти за своим мужем, куда бы он ни шёл. На первый взгляд кажется, что нет ничего легче, чем идти следом за кем-нибудь, но это не так-то просто. Если муж прыгает в воду, я тоже должна прыгать в воду…

— Я не в восторге от Гуся и Гусыни, — сказала мама.

— И я тоже. Смотри: схватили вьюна и тянут в разные стороны, вырывают друг у друга и галдят. Сами говорят о благородстве, о том, что друг за друга хоть в воду, а ссорятся из-за какого-то червяка. Нет, поедем дальше. Спросим у кого-нибудь другого.

И мы поехали дальше.

ЖУРАВУШКА

— А что сейчас видно? — спросил я.

— Я вижу журавля, — сказала мама.

— Как?! И мама хочет играть с нами? — спросил папа.

— Да, иногда и я хотела бы вставить словечко. Можно? Папа обрадовался.

— Ну конечно. Рассказывай.

— На берегу озера печально стоит одинокая Журавушка. Ты помнишь, малыш, мы видели журавушку у пруда в парке? Она стояла неподвижно на одной ноге, спрятав голову под крыло. Вот так же стоит и эта Журавушка.

img38

— Её зовут Одна-Одинёшенька? — спросил папа.

— Да, её зовут Одна-Одинёшенька, и она самая одинокая из всех жителей страны Что-хочу-то-и-делаю.

— У неё нет мужа? — спросил я.

— Прежде у меня был муж, — начала рассказывать мама, как будто она была Журавушкой. — Он был не журавлём, а человеком. Я стала его женой потому, что однажды он спас мне жизнь…

— А! Я знаю эту сказку, — сказал я. — Она называется «Как журавль за добро отплатил».

— Правильно, — улыбнулась мама.

— Деревенский парень спас Журавушку, и в благодарность за это она стала его женой. Так?

— Да, так. Журавушка подумала: «Какой добрый человек! Не убивает птиц и зверей, помогает им». Видишь ли, малыш, любая женщина предпочтёт доброго человека даже самому богатому богачу. Вот и Журавушка пришла в дом бедного парня…

— И увидела, что он совсем нищий. Ей стало жаль его, и она соткала ему красивое полотно из своих перьев. Так, мама?

— Да, малыш, Журавушка вырывала свои перья, хотя ей было очень больно, и ткала прекрасное полотно.

— А муж продал его за большие деньги.

— Да, он продал его.

— А когда разбогател, стал жадным и потребовал ещё полотна…

— Тогда Журавушка опечалилась. Она подумала: «Он любит деньги больше, чем меня. А я отдала ему сердце». Она затосковала и покинула мужа — ушла в страну Что-хочу-то-и-делаю.

— Эта сказка мне понравилась больше, чем та, которую я прочитал в книге, — сказал я.

— Так и должно быть. Мама видела спектакль про Журавушку. Помнишь, мы с тобой сидели одни дома, а мама ходила с подругой в театр? Мы ещё заснули тогда до того, как мама вернулась, — напомнил папа.

— А что, в театре журавль выходит на сцену?

— В нынешних спектаклях даже лягушки играют.

— А люди?

— И люди, но, видно, теперь этого недостаточно. Скоро редьки и морковки станут героями пьес.

— Не хочу я смотреть ни на какую редьку.

— Но спектакль про Журавушку был прекрасным. Мама пришла вся заплаканная и всё твердила: «Какая пьеса!» Ещё и дома всплакнула. Слёзы так и катились по щекам.

— Вот уж неправда! — мама покраснела и закрыла лицо руками — наверно, прослезилась.

— Видишь? Опять плачет, — сказал папа.

— Ещё чего! — Мама сердито взглянула на папу.

— Ну как, малыш, понял, почему женятся и выходят замуж?

— Нет, не очень.

— Остальное у учителя спроси.

БЕНГАЛЬСКИЙ ОГОНЬ И ЦВЕТЫ ТЫКВЫ

В школе я рассказал учителю про мамину сказку.

— Я тоже видел этот спектакль, — сказал учитель. — А женятся и выходят замуж, малыш, для того, чтобы не сделаться одинокими, как Одни-Одинёшеньки из страны Что-хочу-то-и-делаю. Будет жена, появится малыш, потом другой… Станут они жить дружно, мирно. Вырастут и будут трудиться, чтобы сделать этот мир лучше. Это и есть человеческая жизнь.

— И у вас будет много детей?

— Как тебе сказать… Пока не ожидаю.

— А когда они появятся?

— Не знаю, — смутился учитель и замолчал.

Тогда я спросил, можно ли мне и Ракко-тян прийти поздравить его. Он обрадовался и сказал:

— Конечно, можно, но не надо ничего покупать. Если захотите подарить что-нибудь, принесите то, на что не надо тратить денег.

Мы опять собрали комитет самоуправления и решили подарить учителю вещь, сделанную своими руками.

На другой день я и Ракко-тян отправились к учителю.

Учитель снимал квартиру у тётушки Ракко-тян, поэтому Ракко-тян и пошла со мной.

— Учитель живёт во флигеле, — сказала она. — Это маленький дом. Он стоит в глубине сада. Его хорошо видно из-за кустов. Да вон они!

Вечернее солнце освещало листья кустарника, окружавшего дом.

— А! Я знаю это место.

— Откуда? — Ракко-тян даже раскрыла беззубый рот от удивления.

— Я как-то гулял здесь с папой, и он сказал мне, как называется этот кустарник.

— И как же?

— Санго. Такие живые изгороди теперь редко увидишь в городе, сказал он.

— Красивые листья. Правда?

Мы с Ракко-тян притаились за кустами и стали рассматривать сад.

— Видишь? Вон она, — прошептала Ракко-тян. — Жена учителя.

Под цветущей гортензией сидела на корточках молодая женщина. В руках она держала бенгальские свечи.

Женщина была загорелой и походила на школьницу. Широкая юбка прикрывала её ноги, виднелись лишь маленькие гета*****.

— Смотри, учитель пришёл, — прошептала Ракко-тян.

Учитель принёс спички, чтобы зажечь бенгальские огни.

img39

Но остановился и стал молча глядеть на жену.

— Смеётся! Жена учителя смеётся, — прошептала Ракко-тян.

— Тише ты! — оборвал я её, потому что учитель заговорил с женой.

— Коння аната модзорасю мюндо!

— Модокаситя сукан ва!

— Хондэн модзорасий мон…******

Ни я, ни Ракко-тян не поняли, о чём они говорят, потому что они говорили так, как говорят у них в деревне на острове Кюсю.

— Сорэ ни коння дакодзиру макоти макоти умэкатта нэ.

— Согэн умэкатта дэс ка?

— Макоти макоти.

— О кин.*******

Ракко-тян хихикнула.

Учитель и его жена удивлённо оглянулись.

— А, это вы!

— Мы пришли поздравить вас, господин учитель.

Учитель проводил нас в гостиную.

— Садитесь поудобнее, — сказал он.

Я хотел было вытянуть ноги, но Ракко-тян толкнула меня.

— Ну как, моя жена круглая, как бочка? — спросил учитель и засмеялся.

Его жена тоже засмеялась. Из кармана её фартука торчали бенгальские свечи.

— Примите от нас подарок, — сказал я, протягивая завёрнутую в бумагу коробку.

Учитель развернул свёрток и открыл коробку.

— Как красиво! — воскликнула жена учителя.

Лицо у неё было как у Урасима Таро********, когда он заглянул в шкатулку, принесённую со дна моря. Так она была удивлена.

Вечером я рассказал обо всём папе. Ему было очень интересно.

— А что же лежало в коробке? — спросил он.

— Цветы.

— Цветы?

— Розы, георгины, лилии, васильки, бальзамины, гвоздики. И ещё много всяких цветов.

— Так, так.

— Каждый сорвал по одному цветку у себя в саду и принёс в школу, а потом мы их уложили в коробку.

— Правильно, денег на это не потребовалось. А как же те, у кого нет сада?

— Они сорвали цветы на лугу. А Кома-тян взяла цветок из букета, который стоял в токонома*********.

— Неужели?

— А ты, малыш, какой цветок принёс?

— Цветок тыквы.

— Да ну?

— Он очень красивый.

— Молодец! — похвалил папа. — В доме учителя, наверно, будет много-много детей.

— Почему?

— Тыква просто набита семечками.

— Но дети ведь не семечки.

— Семечки — дети тыквы.

— Правда?

ПИВО И ЛУНА

Из музыкальной комнаты доносятся звуки пианино.

— Падают, падают.
Капли дождя
С крутого козырька
Мокрой крыши, —

поют ребята.

У нас отменили физкультуру из-за дождя, и мы самостоятельно решаем задачки.

— Всё-таки в дождливом дне есть своя прелесть, — говорит учитель.

Лично я никакой прелести в дожде не вижу. Другие тоже.

img40

— Будьте внимательны. В плохую погоду легко сделать ошибку, — предупреждает учитель.

Он ходит между партами и заглядывает в тетради.

— Смотри, ты ошибся. Всегда так быстро решаешь, а тут с простой задачкой справиться не можешь, — сердится учитель на одного из учеников.

Тот растерянно смотрит на учителя, как будто хочет сказать, что он сроду не мог решить ни одной задачки.

— Скорее бы дождь прошёл. — Учитель выглядывает в окно.

— Готово! — кричит Ракко-тян.

— Молодец! — похвалил учитель.

Ракко-тян показывает ему не тетрадку с задачкой, а тэрутэру-бодзу**********.

— Вот сделала.

Раздаётся смех.

— Нехорошо! — говорит учитель, но не наказывает Ракко-тян.

«Да, дождливые дни тоже бывают приятными», — подумал я.

В дождливые дни папа приходит домой раньше обычного.

— Не сворачивает никуда, — говорит мама.

— А в хорошую погоду сворачивает?

— Бывает, заглядывает с приятелями в пивной бар на Гиндзе***********. Есть у них любители выпить сакэ…************

— А в пивном баре пьют сакэ?

— Пьют и пиво, и сакэ.

— И зачем только люди пьют сакэ?!

— Да уж действительно!

— А пиво такое горькое!

— Почему его любят, не понимаю…

— Папа всё время твердит: «Ох и горькое!»

— Это он нарочно так говорит. Ведь если он будет говорить: «Ах, какое сладкое!» — ты тоже захочешь пива.

— Зачем оно мне!

— Мужчины почему-то считают, что они непременно должны пить пиво и сакэ.

Тут пришёл папа.

— Вот и я. А что это вы смеётесь?

— Малыш осуждает тебя.

— Ах так! Тогда не получит подарок, который я принёс.

— Подарок? — встрепенулась мама.

— Папа, покажи, покажи!

— Подожди. Сначала маме.

— И мне подарок?

— И тебе. Вот…

Папа достал из портфеля большой квадратный конверт.

Мама заулыбалась.

— Вот тебе премия.

— Благодарю тебя, — сказала мама.

Совсем как в европейской пьесе.

— А это тебе, малыш.

Папа достал из кармана свёрток. В нём было что-то мягкое.

— Разверни.

— Ура! Плавки.

— А вот очки для подводного плавания. — И папа достал из другого кармана очки.

— Вот здорово!

— А это резиновая шапочка.

— Красная с белым!

— Чудесно! — хвалила мама каждую вещь. — Скажи папе спасибо, малыш.

— Благодарю тебя, папа.

— Не за что.

— В таком случае мы угостим папу пивом, — сказала мама.

— Я принесу, — предложил я.

— Три бутылки.

— Ладно.

Мы вынесли на веранду столик и стали ужинать. На столике стояли бутылки с пивом. Был настоящий банкет.

— Выпей стаканчик, — сказала мама и налила папе пиво. Папа разом осушил стакан.

— Ох и горькое!

— Сегодня можно и не морщиться, папа.

— Тогда ещё выпью.

Папа сам налил себе пива и, отхлебнув глоток, сказал:

— Ох и вкусно!

— Разве пиво такое вкусное, папа?

— Конечно, малыш. Хочешь немножко?

— Не надо. Малышу не следует наливать, оно горькое, — сказала мама.

— Ничего. Вырастет и полюбит горькое.

— Почему?

— Язык повзрослеет. Он быстро становится взрослым. Раньше рук и ног. Не успеешь оглянуться, а язык уже взрослый. Наденет шляпу, возьмёт в руки тросточку и пойдёт гулять и речи произносить.

— Сочиняешь, — сказал я.

— Папа захмелел, — засмеялась мама.

— Послушайте дальше. — Папа выпил пива и продолжал: — Один писатель написал рассказ о том, как нос разгуливал по городу. А если нос может гулять, то почему бы языку не пройтись. Может случиться, что язык повзрослеет раньше рук и ног и, когда они вырастут, будет уже дряхлым стариком. Станет с трудом шевелиться во рту и постепенно онемеет. А это ужасно. И люди стараются изобрести средство, препятствующее онемению языка. Пьют всякую всячину. И пиво тоже одно из средств против онемения языка. — Папа засмеялся. — Расскажу тебе о пивном баре.

— Ну зачем! — возмутилась мама.

— Расскажи, папа, мне интересно.

— Уж конечно, интереснее, чем рассказывать, как поскользнулся и упал по дороге в школу, но не заплакал. Так вот, малыш, в пивном баре разные папы стоят у стоек и пьют пиво. Бывает, какой-нибудь папа стоит и твердит: «А моему сыну шесть лет исполнилось». Раз сто повторит.

img41

— А что ты говоришь, папа?

— Разное. Язык болтает сам по себе. Пивной бар как раз то место, где папы тренируют свои языки.

— Я тоже выпила немного пива, не заняться ли мне тренировкой языка?

— Ты и без того каждый день упражняешь свой язык.

— Что ты говоришь!

— Папа, луна взошла!

Над сосной в саду взошла луна. Она была без краешка.

— Какая красивая! — Мама взглянула на луну сквозь стакан и вздохнула.

img42

Я тоже поглядел на луну. Луна напоминала золотое яйцо.

— Как хорошо! Завтра воскресенье. Я отдыхаю. Маме и малышу подарки принёс. Пиво попил и луной полюбовался. — И папа запел: — «В целом мире покой. Сутарака-тян-тян!»

— Ложись-ка ты спать.

— Нет, не лягу. Буду сидеть с вами.

— А что ты будешь делать, папа?

— Поеду в страну Что-хочу-то-и-делаю.

— Возьми меня с собой, — попросил я.

— И меня, — сказала мама.

— Ну вот, я так и знал, что вы попроситесь.

ЭКСПЕДИЦИЯ В ДЖУНГЛИ

О нашей игре в тот вечер я долго потом рассказывал учителю.

— Ну и чем всё кончилось? — спросил учитель.

— Я заснул и видел сон. Да такой чудной. Вдобавок гром прогремел…

— А потом?

— А потом утром мы ходили все вместе на море.

— Что-то я у тебя ничего не пойму. Расскажи-ка всё по порядку. С чего начал папа?

— Папа сказал, что мы едем в самый центр страны Что-хочу-то-и-делаю.

— И что там было?

— Мы не сразу попали туда. Сначала побывали в джунглях.

— Так, так.

— Едем в джунгли, — сказал папа.

Я очень удивился.

— В страшные джунгли! — папа вытаращил глаза.

— Значит, мы — экспедиция?

— Поехали! — папа щёлкнул кнутом. — Катись, возок! Мы втроём дружно затарахтели, будто повозка застучала колёсами по дороге, и отправились в страну Что-хочу-то-и-де-лаю.

— Вдали я вижу… — папа показал пальцем на луну над сосной.

— …луну над джунглями, — подхватила мама.

— Нет, это ещё не джунгли. Это часы на Часовой башне, где мы были вначале. Ишь как сверкают в темноте.

— Не будем заходить в Часовую башню, — сказал я.

Папа согласился:

— Ладно, не будем.

— Папа, теперь ты видишь джунгли?

— Нет, нет. Я вижу вдали маленький огонёк. Это фруктовая лавка.

— Уже поздно, папа, проедем мимо.

— Проедем.

— А теперь — джунгли?

— Ещё нет. Мы едем по зелёному лугу.

— Но с тем чудным художником, который рисует тряпкой, встречаться не будем, — вмешалась мама.

— Какая же ты нетерпеливая, мама! Прежде чем попасть в джунгли, надо же вспомнить те места, где мы побывали.

Я всё помню, — сказал я.

— Ну ладно. Теперь мы в джунглях. Кто живёт в джунглях страны Что-хочу-то-и-делаю? Как вы думаете?

— Тигры и леопарды, — сказала мама.

— Нет.

— Я попробую угадать.

— Попробуй, малыш.

— В джунглях живут гориллы…

— Ничего подобного!

— Ну ладно, говори что хочешь. Надоело. Я ничему не удивлюсь, — ворчит мама.

— Нет, удивишься. Представьте себе — кругом темнота. Тесно переплелись деревья. Не слышно ни птичьего щебета, ни крика зверей. Только тихие шорохи. Ой! Что это скользкое под ногами?

— Как-то жутко! — боязливо прошептала мама.

— Да это языки!

— Что?!

— В джунглях страны Что-хочу-то-и-делаю живут болтливые языки.

— Языки?!

— Да, малыш. Они ползают там под деревьями.

— Не боюсь я никаких языков! — сказал я, но на самом деле испугался. Какая гадость! Человеческие языки сами по себе ползают в джунглях…

— Не бойся. Они ничего не сделают тебе, — успокоил меня папа. — Они все дряхлые, сморщенные. Шепчут что-то невнятное. Пнёшь их ногой, а они — ни звука. И в то же время каждый ведёт себя так, как будто он тигр или пантера. Хотя достаточно бросить на них горсть соли, и они пожухнут, как листки.

— Папа, давай убежим из этих джунглей, — сказал я.

— Это не очень-то легко. Поскользнешься нечаянно и превратишься в болтливый язык.

— Что же делать?

— Идти осторожно, внимательно глядеть под ноги и светить себе фонариком. Когда на язык падает луч фонарика, он сразу исчезает…

ПАУК НОЛЬ

— Я сказал тогда папе, что никакие там болтливые языки мне нипочём.

— А папа что? — спросил учитель.

— Папа сказал: «Ну конечно!»

— Я тоже думаю, что всё это пустяки. Тот, кто сделался языком, уже не человек. Постараемся не стать ими.

— Никогда! — заверил я учителя. — Но потом папа сказал, что в джунглях водится ещё кое-кто пострашнее.

— Кто же это? — спросил учитель.

— Папа сказал, это пауки.

— Это те, которые плетут паутину? — спросила тогда мама.

— Те самые. Они опутали все деревья.

— Ядовитые?

— Нет, не ядовитые, но джунгли ими просто кишат. Паутина залепляет лицо, пальцы…

Папа стал махать перед собою руками, будто хотел снять с себя паутину.

— Папа нарочно рассказывает про пауков, чтобы никогда не выбраться из этих джунглей, — засмеялась мама. — Тянет и тянет. Потому что если мы выберемся из джунглей, то сразу попадём в самую середину страны Что-хочу-то-и-делаю.

— Ничего подобного! — возмутился папа. — Просто мы обязательно должны сразиться с пауками.

— Вот это приключение! — обрадовался я.

— Никаких приключений! Папа всё напутал. Ведь пауки-то безобидные животные. Не бери в пример тех мальчишек, которые только и бредят приключениями. Голова у них пустая, как игрушечный пистолет. Такие могут равнодушно застрелить человека из настоящего пистолета, когда вырастут. А пауки ещё и полезные животные. Они поедают мух и комаров. И если пауки, малыш, не ядовитые, то пусть себе живут, пусть развешивают свои сети, — сказала мама.

— Да, пауки действительно приносят пользу, — согласился папа, — но, малыш, в стране Что-хочу-то-и-делаю нет ни комаров, ни мух. Так что пауки ужасно всем надоедают.

— А какие они?

— Очень назойливые.

— На что похожи?

— На цифры. Один, два, три, четыре…

— И сто есть?

img43

— Нет, только цифры от единицы до девяти и ноль. Только такие. Особенно много пауков в виде ноля. И их становится всё больше. Они пристраиваются позади других пауков, влезают между ними и плетут сети. Джунгли просто увешаны их сетями.

— Значит, в джунглях можно заниматься арифметикой?

— Ну да. Поймаешь единицу, девятку или ноль и составляй из них числа. Долго можно играть. Но тем временем пауки-цифры оплетут тебя паутиной. И рот, и глаза, и руки — всё будет в паутине.

— Ну и что?

— Ни ногой, ни рукой не пошевелишь.

— А потом?

— А потом неизвестно, что будет. Может, пауки-цифры съедят тебя.

— Нет уж! Я не хочу!

— Тогда смахнём их с себя и выйдем из джунглей.

— Вот, вот, — обрадовалась мама. — Пойдёмте отсюда. И поскорее.

ГИД ИЗ ГОРОДА ОДНИХ-ОДИНЁШЕНЕК

— Папа, мы выбрались из джунглей?

— Выбрались.

— И дошли до самой середины страны Что-хочу-то-и-делаю?

— Дошли.

— Наконец-то! — сказала мама.

— Идёмте во дворец.

— Куда?

— Разве не ясно? Во дворец короля страны Что-хочу-то-и-делаю.

— Как?! В этой стране есть король? — удивились мы с мамой.

— Да, но он очень жалкий, — усмехнулся папа.

— Что ты, папа! Все короли великие.

— Совсем не обязательно. Бывают и ничтожные.

— Тогда они не могут быть королями.

— Иногда в короли попадают именно за то, что ничтожны.

— И в стране Что-хочу-то-и-делаю такой король?

— Пойдём посмотрим. Сам увидишь.

— Я боюсь.

— Сейчас нигде нет таких королей, которых следовало бы опасаться. Можно даже сказать, что короли теперь самые жалкие люди на земле.

— Но их окружение может быть страшным, и тогда нужно опасаться и короля, — заметила мама.

— Это верно, но король страны Что-хочу-то-и-делаю совсем не страшен. Если не верите, спросите у человека, который идёт сюда.

— Кто это?

— Это я, — сказал папа чужим голосом.

Я даже удивился и спросил:

— Кто вы?

— Я учитель страны Что-хочу-то-и-делаю. Но не совсем такой, каким ты меня представляешь. Я не учу детей в тесных и душных классах. Там только болит голова, рассеивается внимание и хочется спать. Дети в конце концов дуреют, и голова у них делается пустой. Однако, чем стоять и разговаривать, давайте я проведу вас по нашему городу и покажу вам всё.

— Значит, вы — гид? — спросила мама.

— Мама, а что такое гид?

— В школе это учитель обществоведения, — ответил папа. — А в этой стране в обязанности гида входит показывать гостям самые главные достопримечательности.

— В таком случае, ведите нас прямо во дворец короля, — велела мама.

— Охотно, — сказал папа, поклонился, как настоящий гид. — Вы находитесь в городе Одних-Одинёшенек — столице страны Что-хочу-то-и-делаю. Взгляните, какие прекрасные стопятидесятиэтажные дома. Здесь есть и более высокие дома, например дом в сорок шесть тысяч девятьсот двадцать один этаж.

— Неужели?

img44

Мы с мамой задрали головы, будто и вправду разглядывали такой высокий дом.

— Здесь гордятся не только высокими домами, — папа-гид показал пальцем вниз. — Рядом с ними прильнули к земле совсем плоские домишки.

— Да, да, вы правы.

— Взгляните на этот дом. Разве он не распластался по земле, как маленькая черепашка? К тому же деревянные крыши и стены его совсем обветшали и пропускают дождь. Всё это сделано специально. Не правда ли, очень красиво?

— Специально? — удивился я.

— Нашему городу ничего не стоит построить рядом с высокими домами такие вот, приплюснутые к земле. И крыши их нарочно засевают сорной травой. Смотрите! Из покосившегося окошка выглядывает зарёванный ребёнок. Он тихо плачет.

— Нарочно?

— Ну конечно, — сказал папа-гид. — А так, отчего бы ему плакать? Наша страна в состоянии возвести сколько угодно больших прекрасных зданий, но мы не хотим портить пейзаж города. Поэтому и строят такие вот лачуги.

— И этот ребёнок, который плачет в окне, тоже специально содержится в грязи? — спросила мама.

— Разумеется! — ответил папа-гид.

— Довольно! — сказала мама. — Лучше отведите нас прямо к королю. Посмотрим, каков король этой страны, и тогда поймём, каков его народ.

— Нужно идти прямо. Всё время прямо. Но я непременно должен показать вам ещё кое-что: во-первых, школу, и, во-вторых, вечерний пейзаж этого города.

— Пейзаж можно и не показывать, а вот школу я бы посмотрел, — сказал я.

— Нет, малыш, вечерний пейзаж стоит того, чтобы им полюбоваться. Ах, простите, уже стемнело. Взгляните: всё оделось вечерней дымкой — и здания, и деревья в аллеях, и река, и мост. Заходит солнце. Гаснет день. Как красиво! Словно прекрасный сон… Словно прекрасный сон… Словно… Да ты, никак, спишь, малыш?

«Я сплю! Я сплю!» — подумал я и вправду заснул.

— Не спи, малыш! — Мама потрясла меня за плечо, но я только промычал что-то в ответ.

— Оставь его. Пусть спит, — донёсся до меня голос отца откуда-то издалека, из вечернего тумана.

— Что это? Мне снится сон? — спросил я.

— Какой сон? Разве ты не видишь город в сизой вечерней дымке?

Я открыл глаза. Передо мной стоял странный человек.

— Ты кто? — спросил я.

Человек засмеялся.

Голос был как у папы, а лицо совсем другое. Я вгляделся в него. Это был учитель из страны Что-хочу-то-и-делаю, тот, который назвался гидом. Однако он выглядел как-то странно. Лицо его было вымазано мелом, как у клоуна.

«Чудно как-то! — подумал я. — Зачем понадобилось учителю скрывать, кто он? Намазался мелом… Думает — не узнают. Когда сразу видно, что это он».

Но больше всего меня удивила его шляпа. Это была треуголка, с белым флажком на макушке.

— Что это? — спросил я.

— Это — знак капитуляции, — гордо пояснил учитель.

И зачем ему понадобилось прикреплять на шляпу этот флажок? Может, он и не учитель вовсе? Но человек сказал: «Пойдём, посмотрим школу». И я решил: «Нет, всё-таки учитель».

— А где она? — спросил я.

— А вот…

И мы вдруг оказались в классе.

Что это? И учитель, и ученики стояли вверх ногами.

— Заниматься надо только так, — сказал их учитель.

— А вы не устаёте? — спросил я.

— Ещё как! Поэтому и учитель, и ученики в школе страны Что-хочу-то-и-делаю очень усталые. Видите ли, когда стоишь на ногах, голова делается совсем пустой, и в неё лезет всякая чушь. А так кровь приливает к голове, думать некогда.

— И это называется заниматься?

— А ты сообразительный! — похвалил меня учитель, весь красный от натуги. — В школе страны Что-хочу-то-и-делаю учиться — значит думать только о тяжёлой голове.

В это время послышался стук упавшего тела. Это свалился без чувств один из учеников.

— Учитель! Взгляните, какой он бледный.

— Вот молодец! Отличный ученик!

И учитель, подойдя к нему вверх ногами, ласково погладил упавшего мальчика.

— Он будет первым слугою короля, — сказал он.

ПРИДУРКОВАТЫЙ МИНИСТР

За моей спиной послышался кашель. Я оглянулся. Классная комната вмиг исчезла. Передо мной стоял мужчина в мешковатой одежде. Он ухмылялся.

— Кхэ! Я привратник из замка короля страны Что-хочу-то-и-делаю! — прокричал он. — Все, кто хочет попасть на приём к королю, должны ответить на мои вопросы. Ответишь на один вопрос, откроются первые ворота. На второй — вторые. Всего в замке двадцать ворот…

— Знаю, знаю. «Двадцать ворот»!************* — крикнул я.

И сразу же передо мной, хлопая в ладоши, появилось двадцать привратников.

Тут я заметил, что рядом нет ни мамы, ни папы.

— Господин привратник! Вы не видели папу и маму?

— Папу?

— Маму?

Привратники изумлённо переглянулись.

— Вы не знаете, что такое папа и мама?

— В стране Что-хочу-то-и-делаю никто этого не знает, — сказал человек, одетый в сверкающее золотом платье, открывая первые ворота.

— Король! — вскричал я, поражённый его великолепием.

— Не спеши! Я не король. — Кончиком пальца мужчина почесал голову в золотой короне. Из-под короны выглянуло большое лохматое ухо. Мужчина торопливо засунул его под корону.

Я сразу понял, что это ослиное ухо. Осёл в короне! Что-то я уже слышал об этом.

— Кхэ! Кхэ! Я министр. Запомни хорошенько: в стране Что-хочу-то-и-делаю нет ни пап, ни мам. Здесь живут только Одни-Одинёшеньки. И ты станешь Одним-Одинёшеньким, раз пришёл сюда.

— Не хочу! Не стану! Не буду! — заорал я во всё горло и затопал ногами.

— Какой непонятливый! Какой строптивый ребёнок! Нехорошо так вести себя, — рассердился министр.

— Где мой папа? Где моя мама? Отведите меня немедленно к моим родителям. Немедленно! — продолжал я вопить.

— Какой невоспитанный! Похоже, он не знает, что в стране Что-хочу-то-и-делаю нельзя делать всё, что тебе хочется.

И министр исчез, как привидение.

Привратники тоже исчезли. И гид исчез.

«Что это? Я сон, что ли, вижу?» — подумал я.

— Ну да, ты видишь сон. Я пришла помочь тебе досмотреть его, — сказала мама.

— А папа где?

— Папа ушёл вперёд. Наверно, он уже у короля. Пошёл спросить, сможет ли король принять тебя.

— Если он принял папу, то почему же не сможет принять меня?

— Видно, очень трудно получить аудиенцию у короля.

— Почему?

— Не знаю. Должно быть, мы не такие важные господа, чтобы попасть к нему на приём.

— Подумаешь какой!

— И всё же в стране Что-хочу-то-и-делаю многие изо всех сил стараются стать знаменитыми, чтобы попасть во дворец.

— Совершенно верно! — подтвердил появившийся неизвестно откуда гид. — Пойдёмте вперёд. Итак, я сказал вам, что во дворце короля двадцать ворот. На самом деле их нет. Это привратники говорят, что они есть и будто сами они — министры. Настоящие министры вовсе не они, а старушка в Часовой башне, хозяйка фруктовой лавки, художник…

— И ещё кто?

— И я.

— Как?! Вы — министр?

— Тише! Не говори так громко. Мы не хотим, чтобы кто-то узнал, что мы министры. Настоящие министры не появляются с важным видом в золотых одеждах. Они находятся в самых неподходящих местах, и лица у них придурковатые. Так ведут себя министры страны Что-хочу-то-и-делаю. Поэтому даже король не знает, что мы министры.

Гид настороженно огляделся.

— К счастью, нас никто не слышал. Теперь ты знаешь, что я настоящий министр. Пойдём к королю. Но и там ты не говори, что я министр.

— Почему я не должен говорить этого?

— Почему, почему! Не говори, и всё.

И гид торопливо двинулся вперёд.

Мы с мамой пошли за ним. И тут я заметил, что мы проходим сквозь толстые стены дворца, как призраки.

— Так можем проходить только мы, министры, да наши почётные гости, — пояснил гид. — Ну вот, за этой стеной — покои короля, — сказал он и прошёл сквозь стену.

Мы с мамой последовали за ним.

— Как темно!

Было темно, как под землёй, и холодно, будто в леднике. Посредине комнаты стоял король страны Что-хочу-то-и-де-лаю. Лицо его белело в темноте, словно маска, повешенная на стену.

img45

Король не то смеялся, не то плакал. Немигающим взглядом он уставился на меня.

— Ты зачем пришёл? — спросил король.

Голос был добрый и дрожал от страха.

«Где-то я слышал этот голос, — подумал я. — Ах, да это же папа!»

Тут маска упала с лица короля.

— Папа, это ты?

— А кто же ещё! Видишь, я — король.

— Как? Ты — король страны Что-хочу-то-и-делаю? — удивился я.

— Ну да. А ты не знал?

— Настоящий король? Может, ненастоящий, как министр в золотом одеянии?

— Это… — начал было папа, но из-за занавеса за его спиной протянулась рука и закрыла папе рот.

Папа промычал что-то невнятное.

— Папа! — закричали мы с мамой.

Всё кругом потемнело, было слышно, как кто-то тяжело ворочается в темноте.

— Папа! Папа! — закричал я изо всех сил.

Вдруг вспыхнул свет.

— Папа! — вопил я.

КОРОЛЯ ПОРАЖАЕТ ГРОМ

— Что случилось, малыш? Ты видел сон?

Из-за москитной сетки в свете лампы на меня глядело улыбающееся лицо папы.

— Ну конечно, кошмары снятся, — сказала мама. — Страшный был сон, малыш?

— Немножко.

— А всё оттого, что папа наплёл тут всякую чушь.

— Вот как! Значит, я виноват, что малыш видит дурные сны?

— Разумеется.

— Что же тебе приснилось, малыш? — спросил папа. — Он видит сны, а я отвечай… Тогда не буду больше рассказывать о стране Что-хочу-то-и-делаю.

— Да уж лучше не рассказывай. Играй один в свою нелепую страну.

— Так… Похоже, я стал Один-Одинёшенек, — огорчился папа.

Мама что-то ответила, но я не расслышал. Заснул снова, и сквозь сон до меня доносились обрывки разговора, будто поднимались мелкие пузырьки из воды.

«Обо мне говорят, — подумал я. — Взрослые всегда говорят о нас, детях, как-то непонятно».

— Какой душный вечер! — донеслось до меня. — Просто дышать нечем…

Это сказала мама.

Папа промолчал.

— Такая погода особенно вредна детям, — продолжала мама.

— Наверно, гроза будет, — заметил папа.

— Только этого не хватало! Пронеси, Господи…

Это было всё, что я услышал, потому что опять заснул.

Откуда-то издалека послышался грохот барабанов. Он приближался.

— Враг наступает, — сказал кто-то.

Я поднял глаза. Передо мной стоял король страны Что-хочу-то-и-делаю.

Не папа в маске, а настоящий король. Это я почему-то сразу понял.

— Враг наступает. Ты мой враг. — Король показал на меня дрожащим пальцем. — Ты мой враг! Ты мой враг! Ты мой враг! — твердил он, тыча пальцем в тёмные стены пустой комнаты.

img46

Грохот барабанов усилился.

Лицо короля стало зелёным, словно зеркало под водой.

— Ты мой враг!

Король, шатаясь, приблизился ко мне и ткнул пальцем мне в нос.

— Наконец-то я понял, что ты, малявка, мой враг. Ты напал на страну Что-хочу-то-и-делаю.

И король протянул руки к моему горлу.

— А-а-а! — завопил я.

Тут раздался страшный грохот, что-то сверкнуло. Я проснулся. На дворе бушевала гроза.

Рядом со мной сидели папа и мама. Наверно, они испугались грозы, прибежали из соседней комнаты и залезли ко мне на постель под москитную сетку.

— Кувабара-кувабара!************** — бормотал папа, натянув на голову одеяло.

Когда гром утих, папа высунулся из-под одеяла.

ВЕСЁЛОЕ КУПАНИЕ

Какое чистое, ясное утро! Так бывает только после большого ливня.

— Доброе утро, папа!

— А! Малыш! Сильно испугался вчера?

— Ещё бы! Такой страшный сон приснился.

— Ты про грозу говоришь?

— Нет, папа, про короля страны Что-хочу-то-и-делаю.

— Вот как?

— Он пришёл ко мне во сне.

— Да ну! И что же?

— Его убил гром.

— Это вчера вечером, когда гроза была?

— Наверно.

— Вот и прекрасно. На этом и кончим игру в вашу нелепую страну, — сказала мама, входя в комнату. Она была в большой соломенной шляпе и улыбалась. — Ну как, малыш? Идёт мне эта шляпа?

— Ой, мама! Ты как студентка.

— Неужели? Вот хорошо! — Мама подпрыгнула, будто и вправду была студенткой. — В таком случае сегодня мы пойдём на море.

— Правда?

— Да, мы с папой вчера так решили.

— Ура!

— Быстро собирайся.

— Я мигом.

Папа сделал вид, что плывёт кролем.

Ах, как прекрасно поплавать в море!

Мы взяли множество всякой еды и поспешили на автобус.

На море было чудесно! Волны так и сверкали на солнце, с шумом набегали на берег и разбивались о камни белой пеной. Мы с мамой качались на волне, взявшись за руки. Волна закрывала нас с головой, мы фыркали и смеялись.

— Папа, поплывём, — предложил я.

— Ладно. Держись за плечи.

— Только недалеко.

— Вот трусишка! Поплывём во дворец Дракона.

И папа поплыл, а я сидел у него на спине. Руки у папы шевелились, словно плавники у рыбы.

img47

— Как ты здорово плывёшь, папа!

— Тебе нравится?

— Страшно немного.

— Но ты же со мной.

— Всё равно страшно.

Я совсем не умею плавать, поэтому и боюсь моря.

— Тогда вернёмся, — сказал папа и поплыл обратно. — Взгляни-ка, малыш, на берег.

img48

Берег напоминал большую цветочную клумбу. Людей было видимо-невидимо.

— Где там мама? Поищи-ка.

— Вон она. Машет рукой.

— Эй! — крикнул папа.

— Эй! — отозвалась мама.

— Я очень волновалась, — сказала мама, когда мы с папой выбрались на берег.

— И напрасно, — усмехнулся папа. — Я же длинный. Мне как раз по шейку было.

— Ох, и хитрый же ты, папа! Я думал, ты плывёшь, а ты, оказывается, просто шёл.

Папа засмеялся.

— Но я как будто плыл, не правда ли, малыш?

— Папа большой. Ему легко нас обмануть, — сказала мама. — Но теперь он нас не проведёт.

— Где уж мне! И всё-таки забрёл по самую шею и показал малышу берег со стороны моря.

Берег, который показал мне папа, был очень красивый. И я сразу узнал маму в толпе людей. Будто она стоит в центре мира, а вокруг цветы. Люди в разноцветных купальниках были такие нарядные. И вообще всё было удивительно.

Солнце ярко освещало море и бухту. А потом, к вечеру, мы пошли домой. Волны с шумом накатывались на берег, а три тени шли рядом: длинная — папина, покороче — мамина и маленькая — моя.

Теперь я ниже папы на пятьдесят три и шесть десятых сантиметра. Папа всё ещё длиннее меня. Папа большой, а я маленький.

— А ты здорово подрос, малыш! — сказал папа, померившись со мной ростом. — Если так дальше пойдёт, пожалуй, меня догонишь.

— Нет, я буду выше.

— Ишь ты!

Папа поднял меня над головой.

— Вот таким стань! Тогда не уступишь и американцам.

— Не уступлю.

— Говорят, японские дети сильно выросли за последнее время, — заметила мама.

— Может статься, что они нас коротышками называть будут, — подхватил папа.

— Конечно! — уверенно сказал я.

Потом я подумал:

«Интересно, что скажет мама, если я буду выше папы? Тогда уж не он, а я посажу его себе на плечи, уйду с ним далеко, далеко в море и покажу ему оттуда берег. Ах, какой красивый был берег! Как хорошо, когда много людей радуются… А вечером фейерверк рассыпался огнями… И мама назвала папу хитрецом за то, что он делал вид, что плывёт, а сам не плыл…»

Учитель каждый день слушал мои рассказы. Он выслушал всё до конца и сказал:

— Будь счастлив, малыш!

img26

Примечания:

*Татами — толстая соломенная циновка.

**Мандзю — пирог со сладкой бобовой начинкой.

***Кюсю — самый южный остров из четырёх больших островов Японии: Хоккайдо, Хонсю, Синкоку, Кюсю.

****Гакко — школа.

*****Гета — японская национальная обувь — сандалии в виде деревянных скамеечек.

******— Ты сегодня такая красивая!

— Ну что ты!

— Правда, красивая…

*******— И суп из осьминога был очень вкусный.

— Да? Вкусный?

— Очень.

— Спасибо.

********Урасима Таро — персонаж японской народной сказки — побывал в гостях у морского царя.

*********Токонома — ниша в японском доме, где обычно ставят цветы и вешают вертикальные картины — свитки.

**********Тэрутэру-бодзу — бумажная кукла, которую вешают под карнизом, на дерево и в прочих местах, чтобы призвать хорошую погоду.

***********Гиндза — главная торговая улица Токио с ресторанами и разными увеселительными заведениями.

************Сакэ — рисовая водка.

*************«Двадцать ворот» — популярная радиовикторина японской радиовещательной компании «NHK».

**************Кувабара-кувабара! — возглас при ударе грома, заклинание для предотвращения несчастья: «Чур, меня!»

Читайте также

Яндекс.Метрика